- Ты знаешь, - задумчиво сказала старая перечница листая журнал, - Сейчас модно страдать от одиночества в толпе, это такой тернд. Ты страдаешь от него? – она строго посмотрела на меня поверх очков
- Не тернд, а тренд, и у тебя журнал десятилетней давности. И я страдаю только тогда, когда заканчиваются стратегические запасы кофе.
- Воот, вечно ты не в моде, уже на десять лет отстаешь, надо срочно исправляться.
- Я не могу страдать от одиночества в толпе ибо толпы-то нет.
Старая перечница поморщилась при слове «ибо», но спорить в этот раз не стала.
- Нужно найти толпу! – безапелляционна заявила она.
- Зачем?
- Чтобы… - она нашла абзац в статье, - «…в результате они начинают погружаться в себя, узнают новые грани своего сознания и начинают творить красоту». Ты хочешь узнать свои грани?
- Я хочу узнать, тебе что, скучно? Иди, ищи себе тогда толпу и страдай там от одиночества. А мне некогда страдать, у меня скоро рассвет.

По пустой улице ветер нес откуда-то душистый перец, от него чихали воробьи и ромашки, окрашенные восходящим солнцем в разные цвета.

Длинный очень длинный мост через Шпрее, кажется, я его никогда не перейду. Мимо летят равнодушные птицы с водянистыми глазами. «Мы – бессмертны, потому, что мы не помним своих имен», - говорят мне их ледяные взгляды.
Мимо едет черная волга.
- Откуда тут черная волга, - думаю я, - По классике она должна пахнуть бензином и у нее должна быть одна фара.
Но в Черной Волге играет Unsterblich и доносится запах баварского пива. Я больше не верю им, этим странным призраком лошадей, мчащихся через вечность. Кто они? Кто я? Однажды гений сказал, что мы забываем себя, глядя в зеркала. Я не помню себя даже в отражениях витрин и реки.

Шпрее сверкает в туманном сером вечере изо всех сил. Шелестит волнами. Она не виновата, в том, что по мосту над ней идет тот, кого нет в списках. Она старается. Хотя может это он? Что по этому поводу думает херр Hellinger?

- Что вы тут в одни рассказ всех ваших героев мешаете? - ворчит из-за угла старая перечница.
- Перечницам положено молчать и перчить суп, а ты с этим не справляешься, - огрызаюсь я, прячась за подушку.
- Это потому, что ты не варишь суп, - сварливо отвечает мне перечница.
Ну, вот, начинается.
- Будешь ругаться, не возьму тебя с собой.
- А куда собираешься, в деревню малину есть? – ехидно спрашивает перечница, и роняет унылый кактус.
- Не трогай кактус, ему еще цвести через 8 недель, а еду я в Монктон, хочешь со мной?
- Что ты будешь делать в Монктоне?
Я не знаю, что я там буду делать, наверно дразнить рыб из Пьтикодьяка.
У всех рыб в глазах один вопрос. Но мы не можем его понять и прочитать, а уж тем более ответить. Поэтому я не люблю рыб. Они спрашивают о чем-то, а я ничего не могу им сказать.
- Ты любишь морских коней, а они тоже рыбы, - язвит старая перечница.
- Не коней, а коньков.
- Разница конечно велика.
- Конечно, - я выбрасываю из вазы увядшие астры. Последние цветы осени.
Скоро зима, а это значит, мы будем долго смотреть в окно и вспоминать кто был до нас. Мы никогда не вспомним, потому что, ведь и не было никого. Но старой перечнице эта идея совсем не нравится, и она сидит на окне, смотрит на снег и пытается вспомнить то, чего не было. Как всегда.
Шпрее звенит тихим блеском и сливается с Пьтикодьяком.
- Разве это возможно? – думаю я, засыпая под тихий снег.
На столе лежат билеты в неизвестность. Без даты и имени. Остается только что-то в них вписать. Я беру черную чернильную ручку, и пишу:
- Зима …..

Если бы кофе был человеком, чтобы он сказал при встрече? Мы бы встретились в мокром парке поздней осенью. На нем бы было длинное пончо с кистями и смешная шапка. Запахов поздней осени особенно хочется в начале весны.

Если бы кофе был человеком, что бы он подарил мне на прощание? Цветок лотоса, или рассыпь жемчужин? Стихотворение на салфетке, или черный воздушный шар? Я не люблю подарки «из-за» или «потому что», самые душевные подарки не тащат за собой хвост причин и поводов.

У кофе нашлось бы много тем, на которые бессмысленно говорить, воспоминаний, которые давно и старательно забыты, и робких надежд, в которые никто не верит. Наверное мы бы не говорили ни о чем кроме погоды, дождя и падающих листьев. Потому, что все, что должно было быть сказано уже в прошлом. И не стоит его ворошить.

Когда я болею, я пью чай. Я не пью кофе, потому что он пахнет осенью и последними листьями. Шелковая улыбка какао приносит ненужные желания, вода не имеет своего мнения, и я ей не верю. Я пью чай. Он пахнет вечером понедельника и заставляет меня записать в блокнот все мои планы. Чай не терпит никакой небрежности и лени. Он серьезный.

Когда я болею, я ем лимон и мед. Они никогда не дружат и всегда сражаются за вкус. Лимон часто агрессивен, как истинный южанин он всегда хочет быть в центре. Мед успокаивает его, рассказывает пряные сказки, и все, в конце концов, становится сладким. „Коварный“, шепчет лимон и вешает белый флаг.

Когда я болею, я слушаю ночную музыку и сплю. Я зажигаю свечи и благовония. Я играю на глюкофоне, чтобы распугать тишину. Я не говорю. Молчание - это великий дар. Слова разрушают все волшебство и испуганные феи улетают. Они не хотят слов. Я не фея и я должна говорить, поэтому я пью чай.

Слушаю: Archive

ехала черная Волга, пахла бензином

Слушаю: Sido

beleidigen

Глагол
vt

оскорблять
j-n schwer beleidigen — глубоко обидеть кого-л
наносить ущерб [урон]

kíffen (непр.) vi
курить травку

Слушаю: doors

Слушаю: Gipsz kings