Длинный очень длинный мост через Шпрее, кажется, я его никогда не перейду. Мимо летят равнодушные птицы с водянистыми глазами. «Мы – бессмертны, потому, что мы не помним своих имен», - говорят мне их ледяные взгляды.
Мимо едет черная волга.
- Откуда тут черная волга, - думаю я, - По классике она должна пахнуть бензином и у нее должна быть одна фара.
Но в Черной Волге играет Unsterblich и доносится запах баварского пива. Я больше не верю им, этим странным призраком лошадей, мчащихся через вечность. Кто они? Кто я? Однажды гений сказал, что мы забываем себя, глядя в зеркала. Я не помню себя даже в отражениях витрин и реки.
Шпрее сверкает в туманном сером вечере изо всех сил. Шелестит волнами. Она не виновата, в том, что по мосту над ней идет тот, кого нет в списках. Она старается. Хотя может это он? Что по этому поводу думает херр Hellinger?
- Что вы тут в одни рассказ всех ваших героев мешаете? - ворчит из-за угла старая перечница.
- Перечницам положено молчать и перчить суп, а ты с этим не справляешься, - огрызаюсь я, прячась за подушку.
- Это потому, что ты не варишь суп, - сварливо отвечает мне перечница.
Ну, вот, начинается.
- Будешь ругаться, не возьму тебя с собой.
- А куда собираешься, в деревню малину есть? – ехидно спрашивает перечница, и роняет унылый кактус.
- Не трогай кактус, ему еще цвести через 8 недель, а еду я в Монктон, хочешь со мной?
- Что ты будешь делать в Монктоне?
Я не знаю, что я там буду делать, наверно дразнить рыб из Пьтикодьяка.
У всех рыб в глазах один вопрос. Но мы не можем его понять и прочитать, а уж тем более ответить. Поэтому я не люблю рыб. Они спрашивают о чем-то, а я ничего не могу им сказать.
- Ты любишь морских коней, а они тоже рыбы, - язвит старая перечница.
- Не коней, а коньков.
- Разница конечно велика.
- Конечно, - я выбрасываю из вазы увядшие астры. Последние цветы осени.
Скоро зима, а это значит, мы будем долго смотреть в окно и вспоминать кто был до нас. Мы никогда не вспомним, потому что, ведь и не было никого. Но старой перечнице эта идея совсем не нравится, и она сидит на окне, смотрит на снег и пытается вспомнить то, чего не было. Как всегда.
Шпрее звенит тихим блеском и сливается с Пьтикодьяком.
- Разве это возможно? – думаю я, засыпая под тихий снег.
На столе лежат билеты в неизвестность. Без даты и имени. Остается только что-то в них вписать. Я беру черную чернильную ручку, и пишу:
- Зима …..
Мимо едет черная волга.
- Откуда тут черная волга, - думаю я, - По классике она должна пахнуть бензином и у нее должна быть одна фара.
Но в Черной Волге играет Unsterblich и доносится запах баварского пива. Я больше не верю им, этим странным призраком лошадей, мчащихся через вечность. Кто они? Кто я? Однажды гений сказал, что мы забываем себя, глядя в зеркала. Я не помню себя даже в отражениях витрин и реки.
Шпрее сверкает в туманном сером вечере изо всех сил. Шелестит волнами. Она не виновата, в том, что по мосту над ней идет тот, кого нет в списках. Она старается. Хотя может это он? Что по этому поводу думает херр Hellinger?
- Что вы тут в одни рассказ всех ваших героев мешаете? - ворчит из-за угла старая перечница.
- Перечницам положено молчать и перчить суп, а ты с этим не справляешься, - огрызаюсь я, прячась за подушку.
- Это потому, что ты не варишь суп, - сварливо отвечает мне перечница.
Ну, вот, начинается.
- Будешь ругаться, не возьму тебя с собой.
- А куда собираешься, в деревню малину есть? – ехидно спрашивает перечница, и роняет унылый кактус.
- Не трогай кактус, ему еще цвести через 8 недель, а еду я в Монктон, хочешь со мной?
- Что ты будешь делать в Монктоне?
Я не знаю, что я там буду делать, наверно дразнить рыб из Пьтикодьяка.
У всех рыб в глазах один вопрос. Но мы не можем его понять и прочитать, а уж тем более ответить. Поэтому я не люблю рыб. Они спрашивают о чем-то, а я ничего не могу им сказать.
- Ты любишь морских коней, а они тоже рыбы, - язвит старая перечница.
- Не коней, а коньков.
- Разница конечно велика.
- Конечно, - я выбрасываю из вазы увядшие астры. Последние цветы осени.
Скоро зима, а это значит, мы будем долго смотреть в окно и вспоминать кто был до нас. Мы никогда не вспомним, потому что, ведь и не было никого. Но старой перечнице эта идея совсем не нравится, и она сидит на окне, смотрит на снег и пытается вспомнить то, чего не было. Как всегда.
Шпрее звенит тихим блеском и сливается с Пьтикодьяком.
- Разве это возможно? – думаю я, засыпая под тихий снег.
На столе лежат билеты в неизвестность. Без даты и имени. Остается только что-то в них вписать. Я беру черную чернильную ручку, и пишу:
- Зима …..
